Лена пришла ко мне на 31 неделе беременности. Роды приближались. А Лена боялась всё сильнее. Она потеряла первых двух детей: одного три года назад в 11 недель, другого полтора года назад в 22 недели. Критические сроки, соотносимые с прежними потерями, были пройдены, но ее страх нарастал. Ей казалось, что в родах что-то пойдет не так, что что-то случится с ребенком.
Я попросила ее назвать ассоциации к слову «мама». Она сказала: «забота», «ответственность», «родная». К слову «ребенок»: «беззащитный, маленький, любимый, желанный». По ассоциациям можно было сказать, что потребность в заботе и охране присутствует, в материнстве тоже.
Я попросила рассказать, что она уже узнала о ребенке. С материнской компетентностью было хуже. Она различала шевеления в течение дня, реакцию на папу – ребенок замирал. И более ничего. При том, что Лена была живой, эмоционально включенной в общение. Я поняла, что она боится устанавливать контакт с ребенком, боится привязаться к нему, чтобы вновь не столкнуться с болью утраты.
Я попросила рассказать, как она пережила две потери. Лена работала с психологом после второй замершей беременности. Она смогла выплакаться и считала, что отгоревала. Но я заподозрила, что работа не была завершена. И спросила, как она воспринимает детей сейчас. Она замялась. Ответила: «Их нет», а в глазах, мимике проявились грусть, сомнения. И я поняла, что она не нашла им места в своей жизни. Тогда я спросила: «Что дал Вам опыт встречи с ними? Опыт проживания тех беременностей?» Она ответила, что была счастлива, особенно во вторую беременность, осознанную, когда уже ощущала шевеления. И тогда я попросила рассказать о том ребенке. Хотя она ощущала шевеления всего 4 недели, но в ее словах прозвучала открытость к ребенку, внимание к его проявлениям. В ту беременность ее материнская компетентность была более выражена, чем в настоящую. Привязанность формировалась. И оборвалась с искусственно вызванными родами. Роды связались со смертью любимого ребенка. По мере приближения родов она все больше боялась повторения этого сценария: «роды-смерть, разрыв связи с ребенком, несостоявшееся материнство».
Надо было устранить связь родов с гибелью, настоящей беременности с той историей.
Я спросила: «А где Вы сейчас чувствуете того Вашего ребенка?» - «Он ушел, улетел. Он как будто удаляется от меня». «Вы хотите ему что-то сказать?» - «Я хочу ему сказать, что я его люблю». «А он Вам что-то отвечает?». Она взяла паузу, а потом произнесла: «Он повернулся ко мне». Я кивнула головой, а потом спросила: «Что он Вам хочет сказать?» - «Что он отпускает меня». «Чего он хочет для Вас?» - «Он хочет, чтобы у меня всё было хорошо». «Он будет охранять Вас в родах?» - вырвалось у меня, глядя на изменение выражения ее лица, которое посветлело. Она улыбнулась: «Да, он будет со мной». «Как Вы видите свои роды?». Она задумалась. «Он будет охранять нас в родах. Он хочет, чтобы этот ребенок родился, его брат.» «С Вас достаточно боли и страданий? Теперь роды для Вас – это путь рождения ребенка?» - медленно с утвердительной и одновременно вопрошающей интонацией произнесла я, применяя суггестию. «Да, это так» - подтвердила она. Выдержав паузу, я спросила: «Что сейчас Ваш ребенок?», показав глазами на живот. Ее руки лежали на нём. «Он шевелится.» «Он хочет родиться в срок?» - сказала я, с одной стороны, задавая вопрос, с другой, по интонации – утверждая. «Да, хочет». «Вы хотите ему что-то сказать?» - спросила я. – Вы можете это сделать вслух или про себя». – «Я жду его, я буду с ним в родах. Всё будет хорошо» - «Все должно быть хорошо» - закрепила и подтвердила я.
Ребенок родился здоровым, в срок, роды были физиологическими.
Курс М.Е. Ланцбург по перинатальной психологии и психологии родительства
Вебинар “Страхи беременных: выявление, причины и направления помощи”